Виктор Трынкин

Рассказ: «КЛОУН — ЭТО Я!»

---

— Соркин здесь? — спросил он вахтёра.

— Да. Он недавно пришёл. Проходите на второй этаж.

На втором этаже мужчина остановился у двери с табличкой: «Народный артист Борис Соркин». Постучал.

— Войдите! — раздался знакомый ему с детских лет голос.

Переступив порог, он, широко раскинув руки, восторженно произнёс:

—Боря! Как я рад тебя видеть!

Соркин на мгновение оторопел, затем так же радостно воскликнул:

— Эдик! Боже мой! Какими судьбами? Привет!

Они обнялись.

— Боря, ты достиг таких высот, что до тебя не добраться, — засмеялся Эдик.

— Ну ты вот добрался…, а как ты очутился тут?

— На вахте сказал, я к Соркину, и меня пропустили.

— Это потому, что ты своим солидным видом испугал вахтёра, а так бы не пропустили.

— Ладно, — насмешливо отмахнулся Эдик. — Как ты живёшь-то, как здоровье? — спросил он старого друга, знаменитого артиста, с которым не виделся много лет.

— Весь в трудах…, да ты садись, в ногах правды нет, — ушёл от ответа про здоровье Борис.

— Эдик, мы не виделись… Сколько лет?

— Восемнадцать…

— И десять лет в школе за одной партой… Эдик Поликарпов… и я… Ты, конечно, изменился, вон стал какой, седина на висках.

— Да, летит время…

— Ты сейчас в Москве? Или всё там, за бугром?

Эдик от души рассмеялся.

— Всё там.

— Да-а-а, тебе впору посочувствовать.

— Почему?

— Да каждый день наблюдать, как твою страну грязью обливают, нужны стальные нервы. Я, когда на гастролях бываю, читаю тамошние газеты — диву даюсь!

— Тут я с тобой согласен на сто процентов.

— Они ведь сами придумывают гнусные небылицы про нас, такие страшилки, заставляют всех верить в этот кошмар, сами начинают верить в эту чушь, и в истерике эти дуроломы от страха садятся на горшок.

Эдик раскатисто расхохотался.

— С этим я сталкиваюсь постоянно. Но мы терпеливо стараемся объяснять нашим партнёрам, что это не так.

— Понимаю, — грустно вздохнул клоун. — Терпеть мы можем…

— Боря, я здесь в командировке, прилетел утром, а улетаю в двенадцать ночи. Днём был в управлении на совещании, перекусил — и на другую встречу. Еду мимо цирка, смотрю, твой огромный портрет висит, думаю: «Не прощу себе, если не зайду. А вдруг увижу друга».

— Увидел портрет и вспомнил? — укоризненно заметил Борис. — А если бы не увидел? Я вот тебя и без портрета часто вспоминаю.

— Мой портрет лучше никому не показывать, — засмеялся Эдик, — спокойнее будет.

Он внимательно посмотрел на друга, его неприятно задела неопределённость, прозвучавшая в словах Бориса.

— Или ты о другом хочешь вспомнить?

— Нет, Эдик… «Другое» уже быльём поросло. Что было — не вернёшь, — сдвинул брови Борис. — Об этом нам с тобой лучше не вспоминать.

— Ты прости меня за всё. Я виноват перед тобой, знаю…

За что извинялся Эдик, знали оба, и оба старательно хотели обойти эту тему.

— Эдик, извини, у меня скоро начало представления. Я буду одеваться, гримироваться, а ты рассказывай, как твоя жизнь, где пропадал? Я-то весь на виду, а о тебе я мало что знаю.

— Ты вот клоун. Артист. А мне ведь тоже приходиться играть роль, только иного характера, — он со сдержанной улыбкой посмотрел на друга. — Не могу тебе всё рассказать, но кое-что можно, — Эдик посмотрел на часы. — Сейчас мне нужно ехать, но мне очень хотелось бы с тобой поговорить, вспомнить школьные годы, объяснить. Думаю, ты меня поймешь.

— Пойму, пойму, — улыбнулся Борис.

— Давай сделаем так: вечером ты освободишься, а у меня, надеюсь, будет время до отлёта. Я к тебе заеду, и мы спокойно пообщаемся.

— Конечно! Буду рад тебя видеть.

— Только ты закажи мне пропуск, а то вдруг меня не пустят.

Они тепло обнялись.

— Я буду ждать. Пропуск закажу, не беспокойся, — пообещал Борис.

Эдик направился к выходу, и в дверях столкнулся с униформистом.

— Извините, позвольте пройти.

Не обращая на вошедшего внимание, Эдик покинул гримёрку. Униформист угрюмо посмотрел ему вслед и закрыл дверь.

— Кто это?

— О-о! С этим человеком мы учились в одной школе. Сидели за одной партой десять лет. Сейчас он работает где-то за границей. Вот порадовал меня своим появлением, — не переставая одевать клоунский костюм, ответил Борис. — А ты, Саня, чего такой смурной? Или опять что-то случилось?

— Как тебе сказать, Боря… — замялся он, подбирая слова. — Случилось. И спасти меня можешь только ты.

— Что такое? — Борис закончил одеваться, сел в кресло у зеркала, приготовился гримироваться. — Ну, рассказывай.

—Я сбил на дороге человека, — он опустился на кушетку.

—Вот те раз… Как же это?

—Я ехал по Ярославке, поздно вечером, а она, эта бабёнка, откуда-то выскочила… Я и не заметил, — нерешительно стал рассказывать Саня.

— Пьяный был?

— Да как тебе сказать… — Саня пожал плечами. — Ну, малость выпимши…

—А ты остановил машину, оказал ей помощь?

—Да я хотел остановиться! Сообразил не сразу, что сбил…, а вместо этого нажал на газ, — сконфуженно промямлил он.

—Ну и дурак.

—Знаю, — обречённо согласился Саня. – А ночью, вернее, под утро, ко мне приехала полиция. По номерам машины они быстро узнают адрес. Дунул я в трубочку — тут для них стало всё ясно.

— И что дальше?

— Отвезли в отделение, составили протокол: по факту нарушения ПДД в состоянии алкогольного опьянения, повлекшего по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека… Этот приговор я на всю жизнь запомню! А главное, Боря, выпил-то я — вот, — он на пальцах показал сколько, — чуть-чуть.

—Да нет, ты, наверное, был сильно пьян, раз тебя арестовали.

—Я просто сильно испугался, когда домой пришли полицейские.

—А что ты от меня-то хочешь? Я ведь не ГИБДД.

—Понимаешь, Боря, они говорят: «Почему ты не остановился и не оказал помощь пострадавшей?»

— Это они правильно говорят. Ты был один в машине?

— В том-то и дело! — он огорчённо сморщил лицо и покачал головой. — Со мной была… одна бабочка.

—Так пусть твоя бабочка и расскажет, как всё было.

—Боря! — со слезами взмолился униформист. — Я даже не помню, как её зовут и где её искать! Это случайное…— он неопределённо покрутил руками. – Она-то и крикнула: «Гони отсюда!» Ну, я и нажал…

—Эх, Саня, Саня. Как говорят в Одессе, у тебя надо снять штаны, и набить морду.

Борис нанёс последние штрихи на серьёзное лицо, и весёлая маска клоуна была готова.

— Я думал, думал и назвал твоё имя. Будто мы ехали с тобой.

Клоун несколько секунд с удивлением смотрел на него.

— Моё? Зачем?

— Потому что если тебя спросят, а ты подтвердишь, дескать, мы не слышали удара, например, то они будут по-другому наказывать. Не так строго, — затараторил Саня. — Боря, ты известный человек, тебя знает вся страна, ты же обласканный и зрителями, и властями, тебя любят… Тебе они поверят! Ну не слышали удара — и всё! И будут наказывать водителя за то, что сбил по неосторожности.

— Нет, Саня, я тебе не палочка-выручалочка. Не пристёгивай меня к своему разгильдяйству. Выкручивайся сам, хоть ты и мой приятель.

—Значит, ты мне не поможешь? — огорчился униформист. — Я виноват, знаю. Ну, хотя бы смягчить наказание… своему однокурснику… бывшему…

—Я сказал — выкручивайся сам. Я помочь не могу.

—Ну, конечно, — обиженно пробурчал униформист, — ты теперь Борис Иванович! К тебе все с поклоном, а я просто Саня — отнеси, принеси, отойди, не мешай.

—А кто в этом виноват? Кто?! Вспомни, как двух однокурсников пригласили в новую программу. Повезло! Только один честно пахал в манеже, как проклятый, не жалея себя, потел, а другой кирял беспробудно в компании девочек или, как ты говоришь, бабочек, которые ему кружили голову…

Саня молчал и, казалось, думал о чём-то своём. Его охватила безысходность.

— Надоело всё так, что хочется плакать.

— А когда, Саня, тебя выгнали из цирка за пьянку, вспомни, кто за тебя заступился? Я полгода ходил за директором, просил, чтобы тебя вернули в цирк на любых условиях. Помнишь?

Саня, вспоминая, поморщился.

— Вот и взяли униформистом, а ты всё равно продолжаешь… Ангажемент, Саня, ты не выполняешь, меня подводишь. А манеж, как ты знаешь, в своём круге оставляет самых верных. — Борис замолчал, стал в зеркале смотреть на свою смеющуюся маску, проверяя, всё ли в порядке. — А что с той женщиной? Она жива?

— Жива, а вот ребёнка потеряла, — он опустил полные отчаяния глаза в пол. Долго не мог поднять их, боялся. — Оказалось, что она была беременна.

—Ну, Саня, это серьёзно. А что ты от меня-то хочешь? Чтобы я часть твоей вины взял на себя и согласился на ложь?

— Боря! Мне всякие мысли лезут в голову! Я на всё готов, — горячился Саня. — Я буду лекарства ей носить в больницу…

—Саня!.. Это боль, от которой нет лекарств. — Борис замолчал. Он был подавлен поступком бывшего однокурсника, с которым они вместе переступили порог большого цирка. Вот только актёрские судьбы у них сложились по-разному. Что делать он не понимал, даже не знал, что посоветовать.

—Саня, ты меня толкаешь на обман. Я на это не пойду. Всё! — отрезал Борис и пошёл к шкафу собирать реквизит. — Мне ещё подготовиться надо к выходу.

Саня молча поднялся с кушетки и, опустив плечи, вышел из гримёрки.

Цирк был переполнен. Над амфитеатром горел дежурный свет. Опоздавшие зрители, торопясь, занимали свои места. В оркестре музыканты настраивали инструменты. Запах цирка ни с чем несравнимый! Запах конского пота и опилок нельзя выветрить из манежа. Он здесь прописан. Он волнует и настраивает зрителей на что-то необычное, весёлое, увлекательное. Скоро под ярким куполом цирка будут происходить чудеса.

Зоя быстро нашла своё кресло: второй ряд, замечательная видимость. Она осмотрелась. Волшебная атмосфера цирка вернула её в детство, когда она ещё ребенком приходила с папой на представление. Ей вспомнился смешной клоун. А сценка была такой: клоун с веником подмышкой шёл, видимо, из бани через парк. Нечаянно задел скульптуру у дорожки. Гипсовая девушка упала и развалилась на несколько частей. Клоун испугался и стал собирать гипсовые части. Делал он это так неловко и забавно, что весь цирк со смеху покатывался. Зоя тоже смеялась, но в какой-то момент ей вдруг стало жалко этого недотёпу. Она продолжала смеяться, а из глаз слёзы катились. Папа это заметил. Он обнял её и ласково сказал:

— Ты у меня умница. Это ведь здорово, если ты плачешь над тем, над чем люди смеются.

Цирк вспыхнул разноцветными огнями, прозвучало бодрое музыкальное вступление и на арену вышел шпрехшталмейстер. Зычным голосом он поприветствовал присутствующих, объявил первый номер и представление началось.

Зоя к цирку была равнодушна. Она довольно вяло смотрела на наездниц, на дрессированных собачек. Она ждала, когда выйдет тот, ради кого она пришла в цирк.

Собачки после выступления, одна за другой на задних лапках стали убегать, дрессировщица раскланялась и тоже исчезла за кулисами.

Под жизнерадостную музыку на арену вышел клоун, такой милый и обаятельный. Вернее, не вышел, а как-то выкатился — никто не понял, как. Зрители дружно зааплодировали. В одной руке он держал коричневый баул, другой снял шляпу-котелок, приветствуя публику. И началось! Клоун показывал фокусы, эквилибристику, при этом легко делал какие-то акробатические кульбиты, был эксцентричен. Клоунские трюки рождались мгновенно и были за пределами обычной логики. Он классно жонглировал всеми предметами, которые «случайно» попадались под руку. Это было смешно.

Вдруг клоун увидел девушку, которая сидела в секторе напротив Зои в первом ряду и активно хлопала в ладоши. Клоун сделал заметный знак в её сторону. Девушка смутилась. Зрители это заметили и стали внимательно следить за действиями клоуна. Он открыл баул, достал цветок, смешно потёр его, приложил к левой стороне груди, показывая, что дарит от чистого сердца. Затем, стесняясь, подошёл к зрительнице, смущённо опустив голову, протянул ей цветок. Девушка, мило улыбалась, но цветок не взяла — отстранила руку клоуна. Возникла неловкая заминка. Оркестр вздохнул грустным акцентом. Клоун понуро вернулся на середину манежа, из глаз ручьем текли слёзы. Всем было смешно. Он воткнул цветок в манеж, достал из баула дудочку, сел рядом и заиграл на манер индийских заклинателей змей. Общий свет стал гаснуть, только яркий луч высвечивал клоуна и цветок. И на глазах у изумлённой публики — диво дивное! — неказистый цветок превратился в красивую розу. Зрители восторженно ахнули. А клоун взял розу, укоризненно посмотрев на обидчицу, понёс цветок в противоположный сектор. Туда, где сидела Зоя. Луч света аккуратно двигался за ним. Он объединил клоуна, Зою и замер. И тут клоун оцепенел, словно увидел что-то неожиданное. Но действие останавливать нельзя — зрители ждут. Он кротко протянул руку с цветком Зое, она осторожно взяла розу. Зазвучала скрипка, смычок нежно лёг на струны, словно на душу. Раздался гром аплодисментов. Клоун несколько долгих секунд, сидя на барьере, внимательно разглядывал Зою, наверно, проверял свою память — не ошибся ли. Затем побежал в манеж, взял баул, под овации раскланялся и пропал за кулисами. А на арене появился шпрехшталмейстер. Поставленным голосов он объявил следующий номер:

— Выступают лауреаты международного фестиваля цирков в Монте-Карло воздушные гимнасты Ковалёвы!

Под бравурную музыку резво выбежала группа гимнастов.

Зоя уже не видела и не слышала, что происходит на арене. Она тихо встала и вышла в фойе. Её терзали сомнения. «Он узнал меня или нет? — думала она. Её сердце наполнялось сдержанной тревогой. — По лицу понять нельзя, оно в гриме, а вот глаза… глаза не будут обманывать. Он узнал меня!».

Много лет она ждала этой встречи. И вот теперь её словно кто-то взял за руку и повёл за кулисы. Там стояла обычная суматоха: кто-то жонглировал шариками, кто-то стоял на руках, кто-то разогревался бегом на месте. К Зое подошёл ведущий представления.:

— Вы кого-то ищете? Вам помочь?

— Мне нужен Борис Соркин. Как его можно найти?

— Второй этаж, комната тридцать четыре, — мужчина показал на лестницу. — Но он, возможно, отдыхает, неважно себя чувствует.

— Он что, заболел? Как же он…

Ведущий развел руками, мол, работа, и поспешил отойти к кулисе.

У двери с номером 34 она остановилась. «Я правильно делаю или нет?». Её сердце тревожно сжалось. Зоя боялась, что Борис не захочет говорить с ней.

В этот момент дверь неожиданно распахнулась, Зоя вздрогнула. В дверном проёме стоял клоун. Он, не говоря ни слова, смеялся. Зоя растерянно замерла, но быстро сообразила, что смеялся не Соркин, а его разрисованная маска. Зоя посмотрела в глаза клоуна — они были внимательные, чуть усталые. И вовсе не смеялись.

— Проходи, — обыденно, как будто ждал её, сказал клоун.

Зоя зашла в небольшую гримёрку. На стенах висели старые афиши, портреты каких-то людей, в углу икона. В центре стояло большое зеркало с подсветкой. Клоун закрыл за ней дверь. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, словно желая убедиться в реальности встречи. Зоя едва заметно улыбнулась:

— Здравствуй, Боря…

Клоун молчал, ещё пристальнее разглядывая её. Наконец произнёс:

—Здравствуй. А ты почти не изменилась, — его голос был спокоен.

Зоя опустила глаза. Она не знала, что ответить. Внешне, может и не изменилась. Хотя столько воды утекло, столько пережито.

— Да нет, Боря, изменилась, ещё как изменилась.

— Присаживайся, — Боря был слегка смущён неожиданной встречей.

— Спасибо, — Зоя присела на краешек кушетки, краем глаза продолжая рассматривать гримёрку. Она впервые оказалась в артистической уборной. Ей было всё внове.

— Я когда тебя увидел, не поверил своим глазам. Что это тебя занесло сюда? Ты же, как я помню, не любишь цирк.

— Я к тебе пришла.

— Рядом с тобой было свободное кресло.

—Да в кассе нет билетов. Мне какой-то молодой человек предложил билет. Сам, как я поняла, на представление не пошёл. Его девушка на свидание не пришла. А один идти, видимо, не захотел…

—Понятно… Не все девушки любят цирк…, а ты нежданно-негаданно пришла. Молодец! Ну, рассказывай, как живешь? Что нового?.. Дай я на тебя посмотрю!..

— Боря, перестань, — сказала Зоя, желая перевести разговор в нужное для неё русло. — Я к тебе пришла за помощью…

—Вот как? — в глазах клоуна появились беспокойство и тревога. Он сел в кресло возле зеркала. — Ты прилетела с мужем? Чем же артист может помочь жене крупного чиновника?

— Боря, — Зоя посмотрела на клоуна, — я давно не жена чиновника. Мы разошлись. Ты не знал?

— Нет… Этого я не знал, — признался Борис. — Откуда мне знать?

— Потому что поймать тебя невозможно, ты всё время на колесах, — с легким укором сказала Зоя. — То в одном городе, то в другом, то где-то мотаешься за границей.  Не интересуешься, что происходит с твоими знакомыми…

— Я оказался на периферии событий. Вот такой пируэт завернула жизнь, — не замечая Зоиного настроения, произнёс Борис. — Чего же вы не поделили? Вроде у вас всё было окей, жили за бугром припеваючи.

Зоя помолчала, с некоторым волнением подумала: «Продолжать разговор или уйти? Раньше он охотно во всем соглашался со мной».

Просьба была необычная, и теперь она засомневалась в правильности своего решения. Но положение было безвыходное. Она посмотрела на Бориса, взгляды их встретились. Зоя увидела тёплую и чуть заметную добрую улыбку, почти как прежде. Это успокоило её.

— Мой сын, — почему-то она выделила слово «сын», — в этом году заканчивает школу…

— Надо же, как летит время. И у тебя уже взрослый сын, — клоун глубоко вздохнул. — Ты счастливый человек, Зоя, и я, искренне, этому рад…

— Подожди, Боря, подожди, — она нервно остановила его.

Наступила неловкая тишина, в которую врывались далекие аплодисменты. Подбирая слова, продолжила:

— Мой сын заканчивает школу и хочет поступать в цирковое училище. Ты представляешь — на отделение клоунады!

Борис иронично-сочувственно вздохнул, встал с кресла, отошёл к стене с яркими афишами:

—Та-а-к, и что же ты хочешь?

— Боря, откуда у него это? Кто надоумил его? Я ездила в училище, среди членов приёмной комиссии твоя фамилия.

— Ну и что?

— Мне намекнули, что курс набирает профессор Соркин.

— И?

— Я тебя очень прошу, ради нашего прошлого, отговори его, — умоляюще сказала Зоя. — Или сделай так, чтобы он на собеседовании засыпался.

Борис в некотором замешательстве долго смотрел на Зою. Он видел, что в её глазах плескалась тревога. Ему ничего не оставалось, как спросить:

— А зачем?

— Затем что для мужчины есть масса других профессий, — убежденно и твёрдо сказала она.

В это время по внутреннему радио прозвучал простуженный голос администратора цирка:

— Борис Иванович, через пять минут ваш выход!

Клоун заторопился, но ему явно не хотелось уходить:

— Зоя, я счастлив тебя видеть. Подожди меня, пожалуйста, и мы продолжим разговор. Кстати, — он сдержанно улыбнулся, — если ты услышишь, как люди будут аплодировать клоуну — я буду рад.

Соркин надел клоунский сюртук, взял реквизит для выступления и вышел. Зоя осталась одна. Её окружала обычная пестрота цирковой гримерки. За узким окном виднелась вечерняя улица с зыбкими желтыми пятнами от фонарей на асфальте. Она подошла к афишам, они были из разных стран, городов. На некоторых броско написано: «На манеже весь вечер Борис Соркин». Красивые грамоты, дипломы в золочёных рамочках на иностранных языках, фотографии знаменитостей — она узнавала их — с дарственными надписями. И везде он счастливый, веселый… Зоя смотрела и думала: «Какая беспокойная у него жизнь. А если бы я была рядом, смогла ли быть ему надёжной опорой?». Под приглушенные аплодисменты зрительного зала она с грустью разглядывала то, что висело на стенах. Это и была его жизнь, его судьба — яркая, бурлящая, беспокойная и… трудовая. Зоя придирчиво сравнила свою жизнь и его. Её-то жизнь вообще была бесцветной. Но она прогнала от себя эту мысль.

Зоя остановилась у фото, где совсем молодой Борис с голым торсом на манеже, держась за веревочную лестницу, хохоча, демонстрировал свои бицепсы. «Примерно таким он и был, когда мы познакомились, — подумала Зоя, — вечная улыбка не покидала его».

Познакомились они в бассейне. Борис хорошо плавал. И однажды он заметил, что на соседней дорожке навстречу ему плывет большеглазая девушка в синей шапочке. Когда они поравнялись, Борис не выдержал и шутливо спросил:

—Здравствуйте! Не скажете, водичка холодная?

«Шапочка» удивленно посмотрела на него, улыбнулась и молча проплыла мимо. Бориса это не смутило. Он уже не упускал её из вида. Она подплыла к лесенке и стала выходить из воды. Тут-то он и понял, что отступать некуда.

В бассейн Борис ходил с Эдиком, другом еще со школы. Они десять лет сидели за одной партой. Дружили. Иногда ссорились, но редко. Покладистый характер Бориса не позволял разногласиям углубляться.

Отец Эдика был крупным чиновником в министерстве. И, конечно, сына ждало уютное местечко где-нибудь рядом с отцом. Борис жил с матерью. Отца у него не было. Он ушёл из семьи, когда маленькому Боре было четыре года. Мать часто болела и, наверное, это и послужило причиной ухода отца. Замуж она не вышла. На ехидные вопросы соседей по квартире, мол, почему ты такая молодая, красивая не выходишь замуж, смеясь, отвечала: «Я никогда не выйду, потому что я однолюбка». А у самой в душе копились слёзы. Борис был предан своей маме. Во время обострения болезни не отходил от её постели. Приходилось часто пропускать уроки, и это отражалось на оценках. Хотя учителя знали о ситуации в семье, но снисхождения для него не делали. Он был худеньким слабым ребёнком, однако очень подвижным. В третьем классе Боря записался в секцию акробатики. Посещал её охотно. А с четвертого класса стал ходить ещё в гимнастическую, благо эти две секции работали в разные дни. Благодаря упорному характеру Боря Соркин к десятому классу стал выступать на районных и городских соревнованиях, занимая первые и вторые места. В школе он учился средненько. Как говорят, звёзд с неба не хватал. В отличие от своего друга, серьёзного и положительного Эдика Поликарпова. Учителя любили Эдика, между собой звали его «нарцисс» и всё время ставили в пример Борису. Но разность в характерах и семейном положении не мешали ребятам дружить.

После школы весёлый, неудержимый нрав Бориса, к тому же с тонким чувством юмора, привёл его в цирковое училище. Окончил он это учебное заведение с отличием и считался очень перспективным молодым ковёрным.

А Эдика ждала другая судьба. Он служил где-то в министерстве, в управлении, конкретно не говорил в каком. Да Бориса это и не интересовало. В бассейн они иногда продолжали ходить вместе, при встречах радовались друг другу, вспоминая школьные годы.

В этот день, когда друзья выходили из бассейна, Борис остановился у дверей и сказал:

— Давай подождем одну русалочку. Не возражаешь?

Эдик с удивлением посмотрел на друга:

— Какую?

— Жалеть не будешь!

— Давай, только не долго, а то мне по делу надо.

И она вышла. Познакомились. Имя хорошенькой русалочки — Зоя.

Пока втроём шли до остановки автобуса — разговорились. Оказалось, что она часто ходит в бассейн одна, потому что подруга не умеет плавать и боится воды. Зоя единственный ребенок у мамы, поэтому та не разрешает дочери встречаться с незнакомыми людьми и строго-настрого запрещает знакомиться на улице. Когда она всё это говорила, на её щеках играл лёгкий румянец.

Борис тут же опроверг это утверждение:

— Надо заметить, что мы познакомились не на улице, а в бассейне.

— Да ещё в холодной воде, — улыбнулась Зоя.

— Правильно! — засмеялся Борис. — Я вспомнил один безобидный анекдот по этому случаю. Вы позволите?

— Конечно, пока автобус не пришёл.

— Это было в Одессе. В автобусе, — начал он. Все остановились в ожидании смешной истории. — Молодой человек приятной наружности наклоняется к девушке и шепчет: «Можно с вами познакомиться?». Та, посмотрев на парня, отвечает: «Ой, мужчина, таки откуда я знаю, можно вам или нельзя. Спросите у мамы».

Все громко засмеялись. Эдик, чтобы Зоя не приняла это как намёк на свой счёт, тут же галантно уточнил:

— Зоя, это к вам не относится. И к вашей строгой маме тоже.

— Да нет, конечно! – спохватился Борис. – Это просто анекдот.

Пока ждали автобус, парни старались вовсю показать себя с лучшей стороны. Эдик меньше принимал участие в разговоре, но не выпадал из общей канвы. Он со скрытым интересом поглядывал на Зою. А она никому своего предпочтения не выказывала. И в конце концов друзья уговорили Зою вечером пойти в кино. Она отказывалась, не соглашалась, ссылалась на занятость, на маму. Но, глядя на открытые лица ребят, всё же не смогла устоять.

Незаметно подошёл автобус, двери открылись, она вошла и затерялась среди пассажиров. Парни остались на остановке.

— Ну как тебе русалочка? — глядя на уходящий автобус, сказал Борис.

— Ничего. Вся спортивная, весёлая, без закидонов. Забавная.

— Как ты думаешь, придёт вечером?

— Она — не знаю, а я точно не приду.

— Во как! Договорились же.

— У меня мероприятие на работе, я совсем забыл. Так что вся надежда на тебя.

Зоя, разглядывая фотографии с изображением решительного, уверенного в себе Соркина, думала, что он со своим неугомонным характером только в манеже может чувствовать настоящую жизнь.

Дверь отворилась и вошла девушка в спортивном костюме с сумкой. Она не ожидала увидеть здесь кого-то и удивлённо спросила:

— Здравствуйте… Вы кто?

— Здравствуйте.

— Вы кто? — повторила вопрос девушка.

— Знакомая Соркина.

— А-а-а… — она отреагировала странным образом. — Я не знала, что у Бориса Ивановича есть знакомая.

Зоя молча наблюдала, как девушка достала из сумки какой-то пакет.

— Я, как обещала, ему лекарство принесла, — она положила пакет на столик у зеркала.

— Он разве болеет? — удивилась Зоя. — Он мне ничего не говорил.

— Он никому не говорит об этом, — ответила девушка, сворачивая сумку.

— Что-нибудь серьёзное?

Девушка спохватилась и строго сказала:

— Считайте, что я вам ничего не говорила. Понятно?

— Понятно, — ответила Зоя. Но ей очень хотелось узнать о Борисе как можно больше. Она стала искать повод для разговора. — А вас как зовут? Что передать?

— Скажите, что приходила Людмила. Да он и сам поймёт по лекарствам.

— А вы врач?

— Господи! Я Ковалёва, гимнастка. Обещала достать лекарство через своих знакомых. Вот оно как, — она положила руку на пакет, — Борис Иванович такая знаменитость, только лекарство купить некому, а без него ему трудно.

— А что за лекарство? — Зоя покосилась на пакет.

— Ну ладно, — замяла разговор Людмила и резко заторопилась. — Мне надо на летучку. Сегодня было нечистое выступление, так что сейчас будет разбор полетов…

— Каких полетов?

— О, да вы, я вижу, не циркачка. Сейчас мы будем получать втык за то, что номер прошёл не очень чисто. Зрители-то это не видят, а у нас был срыв. Один чуть не получил травму. А если хотя бы один из нас выйдет из строя — из строя выходит весь номер. Как звено в цепи. И это перед гастролями в Аргентину.

— И Борис Иванович едет?

— Нет. Он отказался.

— Боря отказался от таких гастролей?

— Он этими гастролями наелся досыта. Отказался по состоянию здоровья, да ещё эти студенты…

Повисла неловкая пауза.

— Нельзя ему ехать, — Людмила подошла к иконе. — Господи, помоги хорошему человеку, — тихо попросила она.

— Да я смотрю работа у вас не из лёгких. Зато столько грамот и призов, — Зоя кивнула в сторону афиш и дипломов.

— У Соркина этих призов — выше крыши. Здесь только малая часть, дома ещё больше. Вешать некуда. Да и некому. Лежат, пылятся.

Зою эта фраза задела: «Откуда она знает, что у него дома?»

— А вы ему кто?

Людмила на секунду задумалась и, догадавшись, раздражённо посмотрела на Зою:

— Вы думаете у нас с ним чмоки-чмоки? Ошибаетесь. Никто я ему, — она глубоко вздохнула. — Я ему… сослуживица… Вот слежу, чтобы у него всегда было лекарство, — она смяла сумку сильными руками, как будто пряча что-то таинственное, и с сожалением добавила, — а без него гастроли могут быть провальные.

— Почему? — искренне удивилась Зоя. – Ведь наш цирк славится за рубежом.

— Да потому что его там, за бугром, боготворят, любят, ценят. Потому что он нужен зрителям. Организаторы гастролей требуют, чтобы приехал именно Соркин, понимаете? Его имя — это уверенный аншлаг. — Людмила хотела ещё что-то сказать, но только неопределенно махнула рукой. — Ну ладно, я побежала.

Зоя подошла к столику с зеркалом, где лежали лекарства. Взяла коробочку, прочитала название. Её охватило беспокойство: «Неизвестное лекарство, болезнь, о которой Люда не хотела говорить. Что с Борей происходит?» Она ничего не знала.

Зоя часто думала о Борисе, пытаясь мысленно представить его лицо, но оно загадочно ускользало. Ни разу в мыслях не упрекнула его ни в чем. Знала, что виновата только сама… Посмотрела на себя в зеркало, усмехнулась: «Да, выглядеть можно бы и получше».

Взгляд её скользнул вниз, где под стеклом лежала фотография с потёртыми краями. Зоя присмотрелась и ахнула: «Боже мой, это же моё фото». Она стала внимательно разглядывать чёрно-белый снимок. На неё смотрела молодая улыбающаяся девушка. На плечи падали густые вьющиеся волосы, глаза светились неудержимым счастьем. «Да, это я… Значит, Боря так и не выбросил меня из памяти». У неё застучало в висках. Она попыталась вспоминать, где было сделано это фото. По одежде определить трудно. Она вспомнила это платье, которое надевала несколько раз, потому что оно очень нравилось Борису… Сердце забилось молодо и сильно.

В то жаркое и душное лето они любили гулять в Сокольниках. Старый парк славился своими тихими просеками, уютными кафешками с ненавязчивой музыкой. При встречах они всё время говорили. У них оказалось много общих увлечений: и спорт, и театр, и литература… Ну, кроме цирка, конечно. К нему Зоя была равнодушна. Она считала, что цирк интересен только детям. У взрослых людей он вызвать больших эмоций не может. Борис же был влюблён в цирк и другого пути для себя не видел. Любовь к цирку жила в нём с детства. Он старался убедить Зою в том, что клоун — это самая интересная фигура в цирке. Он может на время помочь человеку забыть свои неприятности, и, возможно, тому станет чуть-чуть легче. Этого добиться очень трудно, но когда видишь результат, то приходит такая радость. Это магия, какое-то волшебство! Будто ты победил весь мир… Она очень хотела разделить убеждение Бориса, но не получалось. Правда, к работникам цирка за их одержимость Зоя относилась с уважением и называла их «прекрасные сумасшедшие». Борину профессию она воспринимала с юмором, думала: «Это пройдет. В нём играет романтизм». Но замечала, что за внешней беспечностью и весёлостью стоит серьёзное, ответственное отношение к цирку, к тому, чем он занимается. И это ей нравилось — значит, и к жизни подходит ответственно, честно. «Он надёжный», — думала она.

Как-то они задержались у дома Зои на полутёмной детской площадке. Пустовали песочницы, качели, горки. Борис легко запрыгнул на сиденье карусели и увлёк за собой Зою. Звонко смеясь, она устроилась, напротив. Их охватило неудержимое веселье. Борис, отталкиваясь ногами от земли, усиливал вращение. Зою вначале это забавляло, потом испугало.

— Боря, стой! — закричала она. — У меня голова закружилась.

Борис тут же остановил карусель. Слез со своего места, подошёл к Зое, взял за плечи, с беспокойством посмотрел в глаза. Они светились желанной радостью. У него отлегло от сердца. Боря прижал её голову к груди, ощутив приятный ромашковый запах густых волос. Успокоившись, нежно поцеловал её в лоб. Он не отпускал Зою. Ее глаза смущённо смотрели на него с понимающим ожиданием, лёгкий румянец окрасил щёки.

— Уже поздно, надо идти домой, — тихо проговорила она.

Зою вдруг охватило странное желание. Она почувствовала, что чем чаще они встречаются, тем неохотнее расстаются. И где-то в глубине души, ещё не до конца осознанно, оба чувствовали это. Первая любовь — словно праздник в жизни.

— Боря, мне пора, — Зоя сделала несколько шагов к подъезду, но тут же вернулась. — У меня послезавтра день рождения, приходи. Я тебя познакомлю с мамой.

— Ладно, — с лёгкой растерянностью отозвался Борис.

— Буду я, мама и Наташа.

— Это та, которая не умеет плавать?

— Да, зато она хорошо умеет играть на гитаре. А чтобы ей было не скучно, позови Эдика, пусть он её развлекает. Передай, что его я тоже приглашаю.

Она поцеловала Бориса в щеку и побежала домой.

Жизнь, как река, стремительно бежит, оставляя в памяти, словно островки, наиболее яркие моменты. Сидя в клоунской гримёрке, Зоя старалась отыскать в памяти момент, когда Борис впервые объяснился ей в любви.

Они стояли у борта прогулочного теплохода и любовались прибрежным пейзажем. Солнце почти скрылось за горизонтом, деревья откидывали длинные тени. Чайки гонялись наперегонки с теплоходом. Борис, стоя рядом с Зоей, ощущал прилив неудержимого блаженства. Его сердце наполнялось сладкой тревогой. Он наклонился к Зое и тихонько прошептал: «Я люблю тебя». Прошептал, хотя эти слова ему хотелось крикнуть так, чтобы услышали и зелёные берега, и ручейки, и рощицы.

Зоя повернулась к Борису. Её огромные глаза сияли от счастья, ресницы чуть подрагивали в настороженном ожидании. Ей хотелось ещё раз услышать это признание. Но она тихо сказала:

— Ты хорошо подумал, что говоришь?

— А ты думаешь, клоун — это человек лишенный чувств и языка?

— Боря, хватит шутить.

— Ты сомневаешься? — Борис уверенно положил руки на перила. — Я докажу тебе.

Его тело, словно стальная пружина, стало распрямляться, и он застыл в стойке на руках: с одной стороны, палуба, с другой — река. Зоя сжалась от испуга. Она боялась пошевелиться. Было слышно, как равномерно работал двигатель теплохода и от этого судно мелко-мелко дрожало.

— Ну, теперь веришь?!

У Зои перехватило дыхание. Он не шевелился, ожидая ответа. Зоя, опомнившись, быстро стала соглашаться:

— Конечно, да, да, верю!

Борис на радостях сделал верхний шпагат. Легко спрыгнул на палубу, пружинистым шагом подошел к дрожащей Зое, сильными руками взял за плечи и увидел глаза, полные любви. Борис нежно прильнул к её губам.

— Больше не смей так делать. У меня мурашки побежали по коже.

— А ты больше не сомневайся. Я люблю… Ты самая прекрасная…

Ей нравились эти слова, от них перехватывало дыхание.

В полутемной каюте они были одни.

— Не надо зажигать свет, — попросила Зоя.

Она доверчиво прижалась к Борису. Он жарко обнял её, как будто обнял счастливую жизнь. Зоя чувствовала, как его сильно стучало его сердце. Для них это был незабываемый вечер доверия, надежды, полный нежности, ласки и любви.

В гримёрку шумно вошёл Соркин. Зоя перестала рассматривать афиши, повернулась к нему.

— Уф! Ты здесь? Молодец! — Он снял котелок, сюртук, сложил реквизит в угол, тяжело сел в кресло. — Понимаешь, работаю, а сам думаю, как бы ты не ушла. Ведь мы не договорили. — Встал, подошёл к шкафу, взял чайник. — Чаю хочешь?

— Да нет, Боря, спасибо.

Клоун посмотрел на Зою.

— По глазам вижу, что хочешь, — он включил чайник, достал из шкафа кружки, корзинку с печеньем. — Что ты тут делала без меня? Разглядывала афиши? Они старые, — грустно хохотнул, — как и я.

— Боря, не суетись, я чай пить не буду.

Но Соркин, расставляя кружки, не согласился:

— Будешь. Как это без чая?

Он был рад видеть Зою. Столько времени прошло, столько событий, и радостных, и печальных. А она будто всегда жила в нём. Её образ часто возникал в памяти и неожиданно исчезал, словно унесённый лёгким ветром. Ему всегда хотелось знать, чем она занимается, что делает в то время, когда он думает о ней. Он знал, что Зоя для него одна, другой не было и не будет. Борис мечтал посвятить ей своё творчество, а может быть и жизнь.

— До конца представления у нас есть время поговорить. У меня, правда, ещё будут выходы… Впрочем, неважно, — он махнул рукой и облегчённо вздохнул. — А чай располагает собеседников к взаимопониманию. Слушаю тебя, Зоинька.

— Боря, ты всегда отличался необычностью поведения, — сдержанно улыбнулась Зоя.

— Не надо упрекать меня в необычности. Это хорошее качество человека. То, что делается обычно — скучно. Это ты уже где-то видел, где-то слышал. А вот необычное, новенькое всегда привлекает, заставляет задуматься, шевелить извилинами, будоражить человеческую душу.

Он говорил, смакуя каждое слово, как живописец, нанося кистью мазок на полотно.

— Вот и чайник вскипел. Ты какой чай будешь? — Борис подвинул Зое сахаром, печеньем и коробку с чайными пакетиками.

Зоя замялась, хотела отказаться.

— Давай, давай, не стесняйся, будь как дома. А то разговора может не получиться.

— Боря, как я уже говорила, мой сын хочет поступать в цирковое училище, — с напряжением в голосе начала Зоя. — Сразу тебе скажу, я не одобряю его выбор. Думаю, что он ошибается. Ему захотелось известности, популярности. Вот он и решил…

— Понимаю. Артист, мол, овеянный тёплым, легким ветерком славы — это заманчиво.

— Вот именно!

— Но когда он узнает, Зоя, какой ценой достигается известность, возможно, изменит своё решение, — Соркин неспешно помешал ложечкой чай. — Это изнурительная работа.

Соркин встал, походил по гримёрке, окинул глазом висевшие на стене афиши, дипломы, грамоты:

— Один великий человек сказал: «Я звучал только тогда, когда рвались золотые струны моей души». Пот, нервы, бессонные ночи, страдания… — Борис посмотрел на притихшую Зою. — Потеря дорогих, любимых людей, от которых ждёшь поддержки и порой не находишь её, тоже сюда входит. — Он глубоко вздохнул, повернулся к окну. — Люди хохочут над клоуном, и никто не знает, что, возможно, у клоуна разрывается сердце, что у него горе, что душа у него в слезах.

Он надолго замолчал, глядя, как капли дождя стекали по оконному стеклу, затем повернулся к Зое, выделяя каждое слово, сказал:

 — Вот тогда он согласится с тобой.

— Да он такой упёртый, не слушает меня… Я тайком от него была в училище. О тебе там говорят только в превосходных степенях. На тебя молятся. Ты большой авторитет. И я так поняла, что только ты можешь помочь в этой ситуации…

— Правда? — Борис взял кружку, хлебнул горячего чая. — Ты уверена?

— Но главное, Боря, ему свойственны обидчивость, ранимость. Я боюсь, если он узнает об этом… о нашем разговоре…

— Принципиальный парень, — одобрительно кивнул Борис. – Но ты меня ставишь в положение старца, который на всё может дать мудрый совет.

— Надо как-то деликатно объяснить ему, что это не его призвание. Ведь он отличник в школе. А тут… — она с мольбой посмотрела на Бориса.

— Зоя… Слушая тебя, с одной стороны, радуюсь, а с другой — огорчаюсь. Радуюсь за тебя, потому что ты, как мать, беспокоишься о своём сыне. Это похвально. А огорчаюсь, потому что ты… не пьёшь чай.

— Я к тебе со своей болью, а ты шутишь, — обиженно проговорила Зоя.

— Не сердись, пожалуйста. Я так давно тебя не видел, а когда увидел, у меня сердце закувыркалось от радости. Ну, если серьёзно, Зоя, — Борис сцепил руки в замок, — я думаю, что ограничивать человека в стремлении раскрыться как личности — это эгоизм. Родительский эгоизм… А вот какая магия притягивает людей столько веков к клоунаде, ответа нет. Я думаю потому, что ещё римская чернь требовала хлеба и зрелищ. А клоун — это зрелище! — Борис, всё больше распаляясь, старался убедить Зою в том, что она ошибается. — Человек должен быть хозяином своей мечты! Извини за пафос. — Он замолчал, как-то странно вздохнул, потёр ладонью левую часть груди. — Я сделаю, как ты просишь. Но не думаю, что ты поступаешь правильно. Такой нажим может наполнить отчаянием его сердце. Прости за резкость, но, по-моему, не надо пороть горячку. До поступления ещё есть время.

Зоя долго молчала. Она не знала, как реагировать на Борины слова. «Только бы не навредить сыну», — думала она.

— Может, ты и прав. Но я от этой мысли впадаю в уныние.

— Напрасно. Уныние, Зоя, — великий грех!

— Когда он мне сказал о своем желании, а потом упрямо повторил, я так плакала. Он у меня один. Я жила для него, оберегала от уличной грязи, лжи, боли и разочарований. — Она с трудом сдерживала слёзы. — Я рада, что ты меня понимаешь, — она с надеждой посмотрела на него. — Действительно, может, и не надо пороть горячку.

— А он, я вижу, парень с характером.

— Ещё с каким! — в голосе Зои звучали не то радость, не то сожаление.

— Кстати, как зовут твоего сына?

От неожиданного вопроса Зоя слегка вздрогнула. У неё защемило сердце. Она сделала несколько глотков остывшего чая, потом чуть слышно произнесла:

— Его зовут… Борис.

— Вот как. Мой тёзка?

Зоя опустила глаза.

— Когда мамы не стало, успокаивал меня он, ещё будучи школьником. — Она вынула из сумочки платок, приложила к мокрым глазам.

— А что с мамой, Натальей Дмитриевной?

— Ой, Боря! Не спрашивай. Это долго рассказывать.

Он несогласно покачал головой.

— Она погибла. Попала под машину. Несчастный случай, — через силу горько улыбнулась. — А ты помнишь, как её звали?

— Я её никогда не забуду, — как-то загадочно произнёс Борис. — Но всё это ушло в далекое прошлое, — он посмотрел на себя в зеркало, в нём отразилось смеющееся лицо клоуна.

На дне рождении Зои Наталья Дмитриевна откровенно игнорировала Бориса и подчёркнуто симпатизировала Эдику. Даже Зоя незаметно сделала ей замечание. Она только махнула рукой. Когда они вышли на кухню, Борис нечаянно услышал такой разговор:

— Мама, что ты делаешь? Ты мне испортила день рождения, — раздраженно шептала Зоя.

— Не надо было приглашать этого скомороха, — в свою очередь возмутилась мать. — Переключайся на Эдика. Посмотри, как он на тебя смотрит. Он в тебя влюблён. Не теряйся, дурочка. Мать тебе добра желает.

Вечер для Бориса был испорчен. Зоя никого не провожала. Борис сделал вид, что ничего не произошло, а у самого на душе скребли кошки. После этого они стали реже встречаться. Зоя говорила: то заболела, то нет времени, то ещё что-то. Наверное, она прислушалась к маминым доводам.

К тому времени в жизни Бориса произошли радостные события. Молодого перспективного ковёрного Соркина пригласили в новую цирковую программу, которая должна обкататься на аренах наших городов, а затем отправиться на гастроли по европейским странам. Задача была интересная, ответственная. Борис увлечённо и тщательно трудился над каждой репризой, полагая, что работа клоуна позволяет покопаться в себе и вытащить наружу много всякой всячины. Это занимало массу времени. Он с удовольствием репетировал и спуску себе не давал. Режиссёры тоже не давали ему покоя ни днем, ни вечером. Измотанный физически изнурительными репетициями, Борис чувствовал душевную бодрость и счастливый приходил домой. К сожалению, встречи с Зоей стали редкими и короткими. Но Борис надеялся, что это ненадолго.

Пока он репетировал, его школьный друг Эдик настойчиво добивался романтичных встреч с Зоей. Она вначале отказывала ему, но как-то раз всё же согласилась. И после этого закрутилось, завертелось… Зоя ничего не говорила Борису — не боялась, просто не хотела расстраивать. Она легкомысленно думала, что и Эдик несерьёзно относится к этим встречам. «Пока Борис занят в своём цирке, можно и с его другом провести свободный вечер», — думала она. Одна мама, догадываясь об этом, одобряла дочь. Но однажды на свидание Эдик пришёл с большим букетом красивых роз. Зоя удивилась и не знала, как себя вести. А Эдик, нисколько не смущаясь, со свойственным ему напором сразу произнес:

— Зоя, меня отправляют работать за границу, но я могу ехать только с женой, — он помолчал, посмотрел на ошалевшую Зою. — Мы должны срочно пожениться.

От такого неожиданного предложения Зоя растерялась.

— Эдик, а как же Борис? Нет, это невозможно. Если он узнает… — залепетала она.

— Когда он узнает, будет уже поздно — мы уедем. А пока ему ни слова. Понятно? — наступал Эдик.

Он как-то загадочно посмотрел на Зою, заметив её замешательство, сделал скорбное лицо, а потом доверительно, понизив голос, произнёс:

— Я не хотел тебе говорить, но вынужден это сделать.

Зоя напряглась. Её охватило неприятное предчувствие. Эдик брезгливо улыбнулся:

— Я узнал, что Борис при первой же загранпоездки намерен остаться там.

Зоя в ужасе ладонями закрыла лицо.

— Боже мой, какой позор!

На её глазах блеснули слёзы. Его легкое касание её плеч прошло незамеченным. Он очень хотел быть своим, приятным, вызвать сочувствие и расположение Зои. Эдик почувствовал, что её душа, её сознание — это глина, которую можно размять и слепить что угодно.

— Борис это старательно скрывает. Я должен с тобой быть честным. Его предназначение потешать людей — это для него главное. Очень жаль, но у него нет будущего. Надо смотреть правде в глаза. Так что мой долг оградить тебя от общения с ним, от разных невзгод, неприятностей…

Зоя была в отчаянии. Боль обиды от того, что Борис втайне от неё замышляет, не давала ей покоя. Доверительный тон Эдика наполнял сердце горькой тревогой. «Эдик — давний друг Бориса, не будет оговаривать, врать. Зачем ему это? — думала Зоя. — Да видно, что он и сам огорчен этим обстоятельством».

Домой Зоя вернулась в растерянности, погружённая в мрачные мысли. Это сразу заметила Наталья Дмитриевна. Она взяла букет, поставила его в вазу.

— Какие чудные цветы! — она догадалась, с кем встречалась дочь. — У Эдика превосходный вкус.

— Твой Эдик сегодня сделал мне предложение.

— Наконец-то! — радостно всплеснула руками Наталья Дмитриевна.

— Его посылают работать за рубеж, он хочет ехать со мной.

У мамы от такого желанного сообщения радостно забилось сердце. Она села на диван и приняла торжественную позу.

— Я как чувствовала, что только с Эдиком у тебя будет нормальная, обеспеченная жизнь. Ты, я надеюсь, согласилась?

— Я ему ничего не сказала.

— Боже! — воскликнула Наталья Дмитриевна и заходила по комнате. — Взяла время подумать?

— Мама, Борис хочет после зарубежных гастролей не возвращаться!

— Выбрось из головы этого фигляра! — взвизгнула Наталья Дмитриевна. — Нечего было с ним амуры крутить!

Зоя старалась понять смысл её слов, а глаза с надеждой ловили взгляд матери, чтобы встретить хоть какое-то сочувствие.

— Мама! Я люблю Бориса!

— Он тебе не пара! В его бесшабашной башке — неразбериха. А в жизни должен быть порядок, из хаоса он возникнуть не может.

Дочь с досадой смотрела на мать, будто ждала, что она хоть что-то скажет о Борисе хорошее, утешительное, чтобы не так гадко было на душе.

— Я от него беременна. Только сегодня узнала.

Глаза у Натальи Дмитриевны испуганно округлились, она, как подкошенная, рухнула на стул.

— Я только сегодня узнала, — жалостливо повторила Зоя.

— Боже ж ты мой… — прошептала мать. — Как же это вышло?

— Вот так… Не спрашивай, — поставила точку Зоя.

Наталья Дмитриевна начала лихорадочно соображать, как найти выход из тупика.

— Какой срок? А он знает? Неважно! Значит, делаем так, — у опытной матери на все случаи жизни был готовый сценарий. Комсомольский опыт никуда не улетучился. — Эдику ты, конечно, даёшь согласие. – Она говорила категорично решительно, как на собрании, а энергии у мамы хоть отбавляй.

 — Расписывайтесь на здоровье и как можно скорее. А то найдется какая-нибудь грымза и уведёт у тебя его из-под носа. О твоей ошибке никто не должен знать. А Эдик тем более! Уедете, там и обрадуешь его своим положением. И нечего дурью маяться!

Наталья Дмитриевна привыкла рулить дочерью и сейчас говорила жёстко и решительно. И это, по её мнению, лучший выход. Она была уверена, что делает доброе дело — спасает дочь, а та, именно так и поступит.

Вышло так, как решила мать. Наталья Дмитриевна и подумать не могла, что её коварный план на долгие годы обречет дочь на обиду и боль, которые будут терзать её сердце и душу.

По внутреннему радио послышался знакомый простуженный голос:

— Борис Иванович, скоро ваш выход! Приготовьтесь!

Соркин тяжело вздохнул:

— Опять мы с тобой не договорили. Хотелось получше узнать…

Зоя перебила его, согласно закивала головой.

— Мне тоже кажется, не договорили. Если можно, я тебя здесь подожду.

— Конечно!

— Ты почему на меня так смотришь?

— Человек может долго смотреть на море, на огонь, — нежно улыбнулся клоун. — А я долго могу смотреть на тебя.

— Перестань, — смутилась Зоя.

—Это какое-то чудо, что я тебя вижу. Помнишь, как в Сокольниках слушали соловья?

—Я часто этого соловья вспоминаю. Маленький, серенький, а как пел! Сидел на ветке с закрытыми глазками прямо над просекой.

— Тогда там человек пятнадцать собралось. И все, затаив дыхание, слушали. Он пел в стиле Лучано Поваротти.

— С таким воодушевлением можно петь только о себе.

— Да нет, соловушка пел для своей подружки. Он тогда признавался ей в любви, а она притаилась где-то в гуще деревьев и с упоением слушала его.

Борис стал аккуратно собирать реквизит, готовясь к выходу.

— Знаешь, Зоя, после того, как мы расстались… В общем, меня понесло не в ту сторону. Я выходил на арену, смешил людей, они смеялись, а у меня сердце рыдало. Хотел вином залить свою неустроенность. Сознательно оказался на краю, не мог тогда собрать волю, — он сжал кулак, тряхнул им.

Это был пронзительный крик души клоуна, трогательный в своей откровенности. Свои чувства и мысли он мог доверить только ей, доставая их откуда-то из самого далекого уголка своей памяти. — А ещё какая-то злобная, завистливая личность написала донос, якобы я на гастролях хочу удрать из страны…  А ещё — ты не поверишь! — участие в какой-то подпольной типографии, — он сел у зеркала, потом встал, заходил по гримерке из угла в угол. — Бред какой-то!.. Меня отстранили от работы…

Зоя слушала, не спуская глаз с Бориса. Его волнение стало передаваться и ей.

— Зависть — это движущая сила зла… Я понял, что мы живем в мире, где царит зависть. Наступило одиночество унылых вечеров. Все отвернулись от меня… Хотя, ты знаешь, одиночество не такая уж плохая штука! Например, тебя никто не может обидеть, никто не может бросить, не может предать. Ты просто никому не нужен. Я был загнан в угол, что делать с жизнью не знал.

В горле у него пересохло. Борис попил уже холодного чая из кружки.

— И пришёл добрый человек, взял меня за руку и привёл в храм к батюшке на исповедь. Батюшка сказал: «Говори всё, как есть, ничего не утаивай». Я рассказал всё. Он как будто камень с души снял. Мне показалось, что даже дышать стало легче. А в конце он дал мне икону Пресвятой Богородицы. Этому образу молятся, дабы избавиться от несчастья. Вот она! — Он показал на висевшую в углу икону, перекрестился. — Батюшка сказал: «Только чистые сердцем узрят Бога. Правильная жизнь невозможна без правильной исповеди. Усердно молись, и ты вернешься к жизни». Меня просто перевернуло. У меня забрезжила надежда. Теперь икона всегда со мной. А к батюшке я хожу, благодарю его. Там, в храме, среди святых икон понял, как надо жить.

Соркин умолк. Молчала и Зоя, не зная, как реагировать на откровение Бориса. Она почувствовала, что вина за то, что случилось с Борисом лежит и на ней.

Борис подошёл к окну. С облегчением вздохнул и как бы сам себе сказал:

— Дождь перестал. Это хорошо.

И вдруг он заговорил совершенно в ином тоне.

— Вот такую кудрявую историю я тебе рассказал. Долго она томилась у меня в душе. И вот нашла выход.

Он посмотрел в зеркало на свой грим — не поплыл ли, и разговор как-то вильнул в иную сторону.

— Когда я вернулся в манеж, стал вглядываться в лица зрителей, которые пришли в цирк ради меня, то ощутил полный конфуз. Как я мог предать этих людей. Они ждут от меня оптимизма, положительных эмоций, чтобы я был рядом с ними… Это счастье — дарить людям радость! Я окончательно понял, что для меня цирк — это место, где бьётся пульс. Переиначить свою жизнь я не мог…

Неожиданно в гримерке взорвался хриплый голос:

— Борис Иванович, через пять минут ваш выход!

— В общем, я думал, что жизнь сложилась нормально, — он тепло посмотрел на Зою. — Но что-то было не так…

Зою охватило волнение, она поспешно заговорила:

— Боря! Это я виновата. Я разрушила жизнь тебе и себе. Прости меня.

— Это поправимо, — что этим хотел сказать Борис, она не поняла. — Не ломай только жизнь своему сыну, прошу тебя.

И он поспешил на выступление.

Зоя осталась одна. Её переполняли грустные мысли: «Как же он болезненно воспринял мою измену. Я по глупости и наивности, по слабости характера сделала то, чего не должна была делать. Я его чуть не погубила. А ведь могла окружить его любовью и теплом, подарить ему заботу и защиту. Да, он часто уезжал на гастроли, но это его работа, без которой он не может жить… Настоящая любовь стоит того, чтобы ждать».

Она подошла к иконе, присмотрелась к лику Пресвятой Богородицы.

— Мы грешим и обманываем друг друга. Зачем?

— Такова жизнь, — услышала она голос Пресвятой Богородицы.

— Мы же этим обрекаем человека на мучение.

— Человек не может жить без страданий.

Зоя взяла кружку с чаем и жадно сделала несколько глотков. Немного успокоившись, она подошла к столику, где под стеклом лежала её фотография. «Где же всё-таки я фотографировалась? — стала размышлять Зоя. — Это любимое Борино платье».

В гримерку, посвистывая и помахивая букетом, вернулся возбуждённый Соркин. Выступление прошло удачно, настроение у клоуна было приподнятое. Он протянул Зое цветы:

 — Это тебе от благодарных зрителей. И от меня тоже, — он заметил, что Зоя рассматривает снимок. — Не удивляйся, я эту фотографию по всем континентам вожу, как талисман. Она меня и вдохновляет, и настраивает на нужную волну.

— Я вот всё пытаюсь вспомнить, когда она была сделана?

— Я тоже не помню, — он прикрыл глаза, как будто хотел вернуться в далёкую-далёкую пору. — Наверно, в то время, когда мы слушали соловья.

Борис неспешно сложил реквизит в шкаф, повернулся к Зое, взгляды их встретились и ему показалось, что в её глазах скрыта какая-то тайна.

Он был несказанно рад тому, что Зоя не ушла. Значит, он ей нужен: «Её душа о сыне плачет, — подумал Борис. — Господи! Я осушу твои слезы, только ты будь счастлива. Всё сделаю для твоего спокойствия. Но как помочь и не обидеть её?»

— Я хочу понять, — начал он осторожно, — ты настаиваешь, чтобы я изменил желание твоего сына жить в гармонии своего сердца и разума?

— Ну, зачем так сурово? Он ведь совсем юный, нуждается в помощи, в совете.

— А если это зов души? — с мягким укором произнёс Борис, наблюдая за ней в зеркало. — Если он будет заниматься нелюбимым делом, вся жизнь покажется каторгой. Ты, как мать, должна это понять, как аукнется, так и откликнется.

Оба замолчали.

— А ты знаешь, он мне нравится, хоть мы и не знакомы. И, судя по всему, он добрый и серьёзный парень.

Зоя слегка растерялась и беспокойно теребила в руках платочек. Она не знала, что ответить Борису. Подумав, неуверенно произнесла:

— Я не собираюсь разрушать его духовный мир. Просто душа болит за него.

— Понимаешь, Зоя, он выбрал сам, мне кажется, интуитивно уникальную профессию. Клоун, возможно, глубже других проникает в суть отношений между людьми. То, чего люди не замечают в повседневной жизни, лицедей в гротесковой форме показывает эти отношения. Они смеются над формой, а затем задумываются о содержании. И тогда делают нужные для себя выводы.

— Боря, ты всё правильно говоришь. Я согласна с тобой. Почти согласна… Но я хотела бы, чтобы он… чтобы я…

— В общем, я понял, — улыбаясь, перебил её Борис. — Если бы не твой сын, ты бы не пришла.

— Да нет, пришла бы. Всем приходится отвечать за свои грехи.

Наступила тягучая пауза.

Борис пошёл за ширму и уже оттуда сказал:

— Зоя, не подумай, что я отстраняюсь. Я тебе обязательно помогу. Но, согласись, вопрос-то деликатный. А у твоего сына есть отец. У тебя не было желания посоветоваться с ним?

Она не знала, как продолжить разговор: «Как сказать правду? Поймет ли Борис? Простит ли? А если нет? Как жить дальше?».

Она собралась с духом, почувствовав, что говорить ей легче, когда Борис за ширмой.

— А я и обращаюсь к отцу, — она не узнала своего голоса.

Борис вышел из-за ширмы, вид у него был растерянный. Он недоуменно развёл руками, силясь понять правдивость услышанных слов. И понял истинную цель прихода Зои. Острая боль пронзила сердце. Борис нетвёрдым шагом подошел к столику, где лежала коробочка с лекарствами. Машинально взял таблетку, сунул её в рот.

Зоя бросилась к нему.

— Тебе плохо? — дрожащими руками налила в кружку воды. – Запей лекарство, будет легче.

Борис сделал несколько глотков, опустился на стул. Его лоб покрылся испариной.

— Это правда? — голос Бориса заметно дрожал.

— Да, Боря, да, — Зоя долго шла к этому откровению, чтобы очистить душу. — Кроме просьбы о сыне, я пришла к тебе, чтобы покаяться. Жить с этим грузом не могу.

И она рассказала обо всём, что с ней произошло. Как узнала о беременности, как в этот же день Эдик сделал ей предложение, а родная мать, «спасая» дочь, придумала омерзительный план обмана и Эдика, и Бориса. Зоя пошла у неё на поводу, но через год, не выдержав, вернулась из заграницы домой с грудным ребёнком на руках. Затем следующий удар — гибель матери. И ни одной родной души вокруг…

Зоя замолчала. Теперь Борис знал всё, и от этого ей стало легко. Она молча встала, опустив голову, направилась к выходу. У двери, не поворачиваясь, вполголоса сказала:

— Мне стыдно… Если можешь, прости меня. А если нет… — в гримёрной воцарилась напряженная тишина.

Борис болезненно относился к подлости, а тут — вот она. В глубине души, он понимал Зою: её жизнь была изломана личной драмой. Но новость, что у него есть сын… Соркин был в замешательстве. Он сжал ладонями виски.

— Значит, Эдик уверен, что, Боря его сын?

— Нет. Перед тем, как разойтись, я ему всё рассказала. Не могла держать в себе эту ложь. 

— Вот-вот, мне сегодня и невдомёк было, когда он приходил. А ведь был друг, талантливый парень…

— Вы дружили потому, что делить вам было нечего.

— Ладно, — голос у Бориса стал чужим. — Но ты меня обрадовала и огорчила одновременно. Обрадовала тем, что у меня есть сын. Этому я действительно рад. А огорчила тем, что не сообщила мне о нём раньше.

— Кому сообщать? Кому говорить? Тебя никогда нет на месте, — она говорила и понимала, что на самом деле всему виной была её нерешительность. — А я эти годы искала себя… Наверное, счастливых людей на свете вообще нет.

— Есть… — тихо сказал Борис, — только они на иконах…

И вдруг Зою словно прорвало.

— Боря, не суди меня, я не хочу прятать свои чувства. Тогда, по молодости не оценила всего… Я всегда благодарила судьбу за то, что в моей жизни был ты. — Она чувствовала облегчение, как будто с души упал тяжелый груз и сердце стало биться свободнее. — Тебе батюшка верно сказал: «Правильная жизнь невозможна без правильной исповеди».

— Спасибо за откровенность.

Зоя продолжала стоять в дверях. Что же дальше? Ведь ещё мгновение, ещё шаг, и она будет там, за дверью. Борис никогда её больше не увидит. И сына тоже. Она открылась перед ним, думая, что это последнее объяснение перед расставанием.

У Бориса что-то ёкнуло внутри. Прежние, счастливые чувства из молодости, которые со временем, как ему казалось, успокоились, с новой силой вспыхнули в глубине его души. Он решительно подошёл к Зое.

— Я разочаровалась в себе, — глотая слёзы, прошептала она.  

— Жизнь есть жизнь. Кто научился к ней приспосабливаться, тому хорошо, — попытался утешить её Борис.

— Я не научилась…

Борис заглянул в её глаза. Зоя смутилась.

— Пожалуйста, не разглядывай мои морщины.

— Я каждую морщинку готов расцеловать.

— Сердце не хочет верить, что мы с тобой навсегда рассорились, — в её голосе отразилась и мольба, и надежда.

— Зоя, у меня последний выход и общий поклон, — тихо сказал он. — Ты меня обязательно дождись.

— Хорошо.

Надев котелок, он озорно посмотрел на Зою и скрылся за дверью.

Она испытывала странное чувство, ей показалось, будто и не было этой разлуки. Но её не переставал мучить один вопрос: «Как быть с сыном? Закрыть глаза на его упрямое желание поступать в цирковое училище? А как я могу его отговорить? Что могу предложить?». Выхода она не видела.

В дверь кто-то уверенно и сильно постучал.

— Заходите!

Поликарпов, увидев в гримёрке Зою, сильно удивился.

— Вот это новость! — растерянно произнёс он. — А ты как здесь? — От неожиданности он не мог найти слов. — Здравствуй!

Зоя тоже растерялась, даже чуть испугалась, но быстро взяла себя в руки. Она, стараясь придать голосу спокойствие, изобразив приветливую улыбку, сказала:

— Эдик?.. Здравствуй.

— Ты с Борисом? — он набрал в грудь воздуха. — У вас с ним что?

— А у нас с Борисом — ничего, — усмехнулась Зоя, догадываясь, о чём подумал Эдик. Голос её стал спокойным и уверенным. Ей нравилась растерянность Эдика. Она с интересом следила за его реакцией. А он искал повод, чтобы продолжить разговор.

— Ты прекрасно выглядишь. А как ты здесь оказалась? — он окинул взглядом гримёрку.

— Ой! Это долго рассказывать, — она хотела уклониться от ответа.

— И всё же, — настаивал он.

— У меня сын решил поступать в цирковое училище. Я пришла в ужас: куда угодно — только не в цирк. Узнала, что в училище преподаёт Борис, пришла к нему просить, чтобы он отговорил его.

— Понятно… Он поможет?

— Пока не знаю, — она пожала плечами.

Глядя на неё, он не мог отделаться от мысли, что перед ним стоит женщина, бросившая его много лет назад, и которую он обожал.

— Я тебя часто вспоминал, всё думал, как ты там. У тебя семья? Ты вышла замуж?..

— Нет, Эдик. Не до этого было…

Ответ как будто обрадовал его.

— Я воспитывала сына… Хотя, если честно говорить, хотелось жить как все женщины. Ну, а как ты? Работаешь всё там же?

— Да, вот приехал в командировку. Думал сегодня улететь. Но меня затормозили, возникли проблемы. Придётся задержаться. А сегодня я решил зайти к Борису, поболтать, по старой памяти…

— Рассказать о своей жизни, — не без иронии продолжила Зоя.

— Может быть, и об этом тоже, — он смотрел на её прекрасное лицо и чувствовал, что эта женщина должна быть рядом с ним.

— А поделиться тебе есть чем? — с интересом спросила она, намекая на личную жизнь.

— У меня мало изменений. Семьи нет. Я холост. С тех пор как ты уехала, я чувствовал себя брошенным, ненужным. На женщин не смотрел… Я ведь любил тебя.

— Эдик, так ты действительно переживал из-за моего отъезда?

— Очень. Стал бы я переживать, если бы не любил, — он посмотрел её прямо в глаза. — Я познакомился с одиночеством. Оно наводит на меня невыносимую тоску до сих пор.

Он смотрел на Зою, и это доставляло ему удовольствие. Он чувствовал такой знакомый запах её волос, когда-то родные, сейчас наполненные грустью карие глаза, влекли к себе, и это наполняло его сердце странным волнением.

— Я тогда стал очень раздражительным. Чуть до увольнения не дошло. Но начальник, ценя мой профессионализм, посоветовал обзавестись семьёй

— Ну, удовлетворил бы начальство, женился.

— В моём положении это сделать трудно.

Он почувствовал, что между ними установилась какая-то хрупкая близость. Вдруг его взгляд наткнулся на яркую афишу Соркина.

— Шутом, наверное, быть легче.

Эдик лихорадочно перебирал в памяти всё, что было в их совместной жизни. — Время старательно хочет стереть прошлое, Зоя, но оно упрямо напоминает о себе. Ты вспомни, как мы хорошо жили, мечтали.

— Не скрою, хорошо. Но у нас были какие-то замысловатые отношения. Я даже в ту пору искренне хотела стать тебе верной женой, а может быть и… — она запнулась, улыбнулась своим мыслям, — … но не получилось. Я не виновата.

— Я завидую Борису, ему повезло, — вздохнул Эдик.

— Чем же?

— Тем, что ты к нему неровно дышишь.

— Боря — неунывающий, это факт. Любил раньше покуражиться.

— Борис всегда любил забавлять себя, и тогда тебя решил принести в жертву своим забавам, — он сказал это, тщательно скрывая уязвлённое самолюбие.

Зоя отошла к зеркалу, подумала: «Почему он так сказал? Разве Борис такой?» В зеркале отразилась стройная фигура, все ещё привлекающая мужчин.

— Зоя, вернись ко мне, давай вместе уедем в Вену.

Поймав на себе взгляд Эдика, она вздрогнула от неожиданности.

— Нет-нет, это невозможно. Невозможно.

— Почему? Что тебя держит здесь?

— У меня сын, и я должна позаботиться о нём.

— Зоя, ты не хочешь, чтобы твой сын пошел по стопам Бориса. Я позабочусь, и у него будет возможность поступить в МГИМО, — в его голосе звучала уверенность.

Мысли вихрем закружились в голове Зои: «Если я соглашусь уехать с ним, сын поступит в престижный институт и получит достойную профессию — это то, о чём я мечтала». Она была в таком замешательстве, что сама испугалась. После некоторых колебаний она недоверчиво спросила:

— А это возможно?

— Да, при условии, если мы уедем вместе. Иначе не имеет смысла.

— А вдруг не получится? — она ещё сама не понимала, согласна или нет.

— Получится, — лицо его оживилось, — на сто процентов получится! Работнику дипкорпуса не откажут.

В глубине души Зоя чувствовала, как рушатся опоры, на которых держался её мир. Её молчание стало для Эдика согласием. Он приблизился, взял лицо в ладони, прикоснулся губами и почувствовал, что Зоя отвечает на его поцелуй.

— А как же Борис?

— Зоя! Надо думать о себе. И какой смысл ему обижаться? Только хуже будет.

— Нет. Так нельзя. Надо оставить записку.

Когда Борис с большим букетом цветов вернулся в гримёрку вместе с гимнасткой Людмилой Ковалёвой, то увидел, что та пуста.

— А где Зоя?

Люда заглянула за ширму, пожимая плечами, сказала:

— Когда я уходила, ваша знакомая была здесь.

— Странно… Может быть она вышла. Люда, — спохватился он, — я сейчас расплачусь с тобой за лекарство.

Подошёл к столику с зеркалом, выдвинул ящик, чтобы взять деньги и увидел на столе записку. «Боря, прости! Мы ушли, не дождались тебя. Зоя и Поликарпов». Листок задрожал в его руках, он всё понял, тихо и горько сказал:

— Я её нашел, а теперь потерял навсегда.

Дышать ему стало трудно, в глазах потемнело. Клоун схватился за грудь.

Людмила подскочила, поддерживая, помогла лечь на кушетку. У него был неподвижный полный горечи взгляд, устремлённый в никуда.

— Борис Иванович, лежите спокойно, — она судорожно стала наливать в кружку воду.

В гримёрку вошел униформист. Люда бросилась к нему.

— Саня, дай воды Борису Ивановичу, а я побегу скорую вызывать!

— Что случилось? Неужели опять сердце? Боря, выпей, пожалуйста.

Соркин сделал глоток. Униформист, глядя на него, виновато промямлил:

— Боря, это, наверное, я виноват? Ты прости меня. Я не хотел тебя впутывать. Просто хотел поделиться своей бедой…, а с кем ещё можно говорить? Меня ведь никто не поймёт… кроме тебя.

В гримёрку влетела Люда.

— Саня, не отходи от Бориса Ивановича, а я у проходной буду скорую встречать! — крикнула она и побежала к служебному входу.

Соркин молчал, потом сдавленным голосом сказал:

— Как можно жить, Саня, когда так много лжи.

Униформисту показалось, что по его неунывающей маске покатилась слеза.

После представления восторженная публика, проходя мимо яркого портрета весёлого клоуна, обменивалась впечатлениями от представления. Строгая девушка в круглых очках, держа своего парня под руку, восхищённо говорила своему спутнику:

— Спасибо тебе, что уговорил меня пойти на представление. Я насмеялась, кажется, на целый год.

— А ты говорила, что поход в цирк — это потерянное время. Теперь убедилась, что это не так?

Пожилой человек, взяв под руку жену, качая головой заметил:

— Таких артистов у нас раз-два и обчёлся. На руках их надо носить.

— Осторожно, дай проехать.

Мужчина посторонился, пропуская отъезжающую от служебного входа машину скорой помощи.

Женщина с легкой укоризной сказала мужу: «Вот видишь, тебе весело, а кому-то не очень».

Скорая встроилась в поток машин, включила сирену и помчалась по улице, спасая одинокую жизнь.